Aliquando dormitat Homerus
(Иногда и Гомер дремлет, или Ошибки возможны у каждого)
Недавно вышла статья под названием «С самого начала, или Первые годы Николая Лобачевского в Казани». Представляем вашему вниманию продолжение истории жизни выдающего ученого…
После пяти лет обучения в суровых условиях Казанской гимназии, Николай Лобачевский, не отличавшийся спокойным нравом, почувствовал себя в Казанском университете «на воле»: несмотря на то, что университетский порядок в то время был суров, студенты всё же имели большую, нежели гимназисты, самостоятельность. Проступков у Лобачевского было много, помощник директора университета Кондырев 33 раза вписывал хулиганские выходки Николая в кондуитный журнал.
Что же это за проступки, и чем они могли обернуться для студента в начале 19 века? Разберем по порядку…
Студенческие шалости
Будучи студентом Николай Лобачевский изучал разнообразные курсы: философию, историю, географию, статистику (как всеобщую, так и российскую), древности, греческий и латинский языки, российскую словесность, арифметику, алгебру, геометрию, конические сечения, дифференциальное, интегральное и вариационное исчисления, аналитическую геометрию, механику, статику, аэростатику, гидростатику, гидравлику, физику, химию, естественную историю, технологию, права: естественное, политическое и народное…
Можете себе представить сегодня такой набор и объем!? И при этом Лобачевский вполне успевал, в обоих смыслах слова.
В воспоминаниях выпускника Казанского университета М.П.Веселовского отражена такая проделка Лобачевского: однажды, после очередного посещенного им празднества, Николай приехал в университет верхом на корове. В воспоминании другого выпускника ‑ Перцова ‑ сказано, что Лобачевский однажды в веселой компании держал пари, что перепрыгнет через голову тучного профессора Никольского. И он действительно сделал это. Подобные шалости вызывали резкое раздражение начальства, но не имели неприятных последствий для Николая.
(Императорский Казанский университет в 1830-е годы)
Первое серьезное наказание Лобачевский получил летом 1808 года. Вот текст рапорта директора Яковкина в Совет университета по этому делу:
«…в десятом часу вечера на дворе гимназическом пущена была ракета, разорвавшаяся с большим треском и упавшая позади прачешной. На шум сей немедленно выбежал я и как удостоверился от часового, что пустившие оную побежали в студентские комнаты пряма; то вошед в них и нашед многих еще из них занимающихся или чтением книг, или письмом, расспрашивал о виноватом; но при всех моих усилиях оного открыть не мог; посему 14 дня тем, которые не спали или незадолго пред тем были на крыльце, приказал поставить во время стола вместо кушанья в миске и соусниках воду, а прочих всех сравнил в числе блюд с гимназистами, дабы чрез то принудить открыть виноватого. 17 дня поутру студент Стрелков признался мне, что он пустил ракету, что получил ее от студента старшего Лобачевского, который ее и составлял, и что знали о сем назначенный в студенты Филипповской и некоторые другие, почему, приказав с того времени довольствовать студентов столом попрежнему, долгом моим поставляю обстоятельства сии предложить на рассмотрение Совета».
Ну а Совет постановил посадить обоих виновных студентов в карцер на три дня, кормить только хлебом и водой, другим студентам «сделать напоминание, что утаение виновного есть сам по себе проступок и соучастие в оном».
Но и эта ситуация прошла для Лобачевского относительно гладко. В середине 1809 года Кондырев в своем рапорте об общем поведении студентов относит Николая Лобачевского к числу тех, которые, «принимая в рассуждение целый год, а не его части – отличились очень хорошим поведением».
Успехи в учебе
Успехи Лобачевского были отмечены по всем дисциплинам, и выбор направления для него был обширен. В первый год своей учебы Николай склонялся к медицине. Это не удивительно. После увольнения адъюнкта высшей математики Карташевского преподавание этой науки в университете было поручено студентам, и Николай при поступлении в университет был, видимо, на «голову выше» их по этой дисциплине. То есть учиться было не у кого.
Но в следующем году для преподавания математических наук в Казанский университет приезжают уже упомянутые в предыдущей статье Бартельс и Реннер, и положение меняется. Первыми их достойными учениками стали Лобачевский и Симонов.
(На портрете С.Я. Румовский)
Бартельс был в восторге от студентов, это подтверждает его письмо попечителю Казанского учебного округа Степану Яковлевичу Румовскому об успехах подопечных:
«Последние два, особливо Лобачевский, оказали столько успехов, что они даже во всяком немецком университете были бы отличниками и я льщусь надеждой, что если они продолжать будут упражняться в усовершенствовании своем, то займут значащие места в математическом кругу. О искусстве последнего предложу хотя один пример. Лекции свои располагаю я так, что студенты мои в одно и то же время бывают слушателями и преподавателями. По сему правилу поручил я перед окончанием курса старшему Лобачевскому предложить под моим руководством пространную и трудную задачу о вращении, которая мною для себя уже была по Лангранжу в удобопонятном виде обработана. В то же время Симонову приказано было записывать течение преподавания, которое я в четыре приема кончил, дабы сообщить его прочим слушателям. Но Лобачевский, не пользовавшись сею запискою, при окончании последней лекции подал мне решение сей столь запутанной задачи, на нескольких листочках в четвертку написано. Г. Академик Вишневский, бывший тогда здесь, неожиданно восхищен был сим небольшим опытом знаний наших студентов».
Румовский сразу сообщил об этом министру, и Лобачевскому вместе с товарищами (Линдегреном, магистром Кайгородовым, Лобачевским-младшим и Симоновым) была объявлена похвала министра народного просвещения графа Разумовского.
(На портрете Иван Михайлович Симонов)
Николай Лобачевский был утвержден камерным студентом (аналог старост, в то время они назначались начальством – прим. Авт.). Камерные студенты получали 60 рублей в год, а также преимущество на приобретение книг. В связи с этим назначением инспектор университета дал Лобачевскому следующую характеристику:
«Лобачевский, слушая разные лекции, почти на всех отличался, в комнатах с примерным прилежанием и охотою занимался, большею частью ходил на лекции порядочно, особливо с некоторого времени. Будущее однако же должно показать еще более настоящую постоянную степень его поведения…»
Обвинение в «безбожии» и заседания Совета
Увы, наш камерный студент Лобачевский не оправдал надежд начальства, и в конце 1809 года Кондырев отметил в своем дневнике «большие неудовольствия», которые причинил ему Лобачевский.
Надо заметить, что П.С.Кондырев был всего на пять лет старше Лобачевского, но уже на втором курсе обучения сам преподавал - три университетских курса. Ни один из воспитанников Казанского университета не добивался так быстро профессорского звания, как он, и связано это было с совершенным его подчинением директору Яковкину и исключительным покровительством последнего.
(На портрете Илья Федорович Яковкин)
Историк Николай Никитич Булич писал, что «расположение Яковкина к Кондыреву оставалось неизменным, Кондырев сделался alter ego своего покровителя, а похвалы и покровительство еще более раздували его самомнение». Вот с таким типом свела Лобачевского судьба.
В начале 1810 года в инспекторском журнале появляется следующая запись:
«В генваре месяце Лобачевский первый оказался самого худого поведения. Несмотря на приказание начальства не отлучаться из Университета, он в новый год, а потом еще раз, ходил в маскарад и многократно в гости, за что опять наказан написанием имени на черной доске и выставлением оной в студентских комнатах на неделю. Несмотря на сие, он после того снова еще был в маскараде».
В мае 1811 года Кондырев подытоживает:
«Лобачевский 1-й в течение трех последних лет был, по большей части, весьма дурного поведения, оказывался иногда в проступках достопримечательных, многократно подавал худые примеры для своих сотоварищей, за проступки свои неоднократно был наказываем, но не всегда исправлялся; в характере оказался упрямым, нераскаянным, часто ослушным и весьма много мечтательным о самом себе, в мнении получившем многие ложные понятия; в течение сего времени только по особым замечаниям записан в журнальную тетрадь и шнуровую книгу 33 раза. Если исправление сего студента должно воспоследовать для соделания его общеполезным, - ибо нельзя отрицать, чтобы он не мог быть таковым по его особенностям и успехам в науках математических, - то сие должно воспоследовать ныне же и притом самыми побудительными средствами со стороны милосердия или строгости, каковые найдет благоразумие начальства».
В июле Кондырев к этому прибавляет еще больше:
«Худое поведение студента Николая Лобачевского, мечтательное о себе самомнение, упорство, неповиновение, грубости, нарушение порядка и, отчасти, возмутительные поступки; оказывая их, в значительной степени явил признаки безбожия».
Эпизодов, раздражавших инспектора, было много, Лобачевский неоднократно подвергался взысканиям, но не переставал сочинять эпиграммы на Кондырева и различные насмешки, которые распространялись среди студентов.
Э.П.Янишевский в своей «Исторической записке о жизни и деятельности Н.И.Лобачевского» пишет, что «Кондырев действительно был смешон, будучи еще молоденьким студентом, он вообразил себя важным человеком и принял со студентами строгий начальнический тон, который часто смешил студентов, а иногда и выводил из терпения своими рапортами». Но не только это отличало помощника директора университета, одной из самых главных черт его характера была мстительность. Его преследования приняли опасный для Лобачевского оборот.
В то время университетское начальство получило распоряжение вести строгий надзор за поведением студенчества, а «величайшим повелением» было предписано студентов, «уличенных в важных преступлениях», исключать из университета и сдавать в солдаты.
Обстоятельства сложились так, что именно в этот момент Кондырев заносит в свой журнал запись о «безбожии» Лобачевского и его дело выносится на обсуждение Совета университета. Нужно особо отметить, что в то время обвинение в безбожии могло сыграть трагическую роль в жизни любого человека, оно всплывало в дальнейшей жизни Лобачевского и принесло ему немало неприятностей.
Сын Николая Лобачевского в своих воспоминаниях об отце писал, что «шалости довели его до рекрутского станка и он уже на волосок был от солдатской шинели».
(На портрете Франц Броннер)
Заседание совета протекало бурно: на защиту Лобачевского встали Мартин Бартельс и профессор Франц Броннер, и дело окончилось благополучно. Вот что по этому поводу позже (в 1812 году) Броннер писал попечителю М.А.Салтыкову, преемнику Румовского:
«У этого человека (Яковкина) на устах всегда слова высокой морали; делается это для того, чтобы проводить свои аморальные намерения, в особенности же для того, чтобы своими обвинениями губить самостоятельных и способных юношей. Так, он из-за пустяков чуть было не погубил и не опорочил наилучшего воспитанника университета Николая Лобачевского, внутренние побуждения которого собственно заслуживали только похвалы. Лишь с большим трудом нам удалось его спасти».
По уставу студенты с посредственными результатами учебы получали звание действительных студентов. Студенты с хорошими успехами при отличном поведении получали звание кандидатов. В заседании совета 1811 года обсуждался вопрос о присуждении лучшим студентам званий кандидатов. Протокол содержит следующую запись:
«Некоторыми из членов замечено, что Николай Лобачевский по отличным успехам своим и дарованиям в науках математических мог бы быть удостоен звания студента кандидата, если бы худое его поведение не препятствовало сему, почему он и неодобрен… сделать сего в настоящее время, согласно с справедливостию и узаконениями, никак не возможно, а лучше подождать его исправления».
Это постановление вызвало яростные возражения со стороны ряда профессоров. Лобачевский подвергся настойчивым уговорам и дал обещание изменить поведение. Через три дня состоялось новое заседание совета, в котором рассматривались дела о возведении лучших студентов в магистры.
Эти молодые люди по окончании университета оставлялись для подготовки к профессорскому званию. Преподаватели Герман, Бартельс, Броннер, Реннер, Литров подали ходатайство о возведении Лобачевского в степень магистра.
(На портрете Йозеф Литров)
Николай Лобачевский подвергся достаточно унизительной процедуре «прилюдного покаяния в своем дурном поведении и пообещал исправиться». Тогда Яковкин сообщил Румовскому, что «Совет решился его (Лобачевского) поместить в число представляемых к удостоению звания магистров…»
Несмотря на то, что формально магистры в то время числились студентами, именно в этот момент был проложен рубеж между студенческими годами Николая Лобачевского и началом его научной и преподавательской деятельности.
(Продолжение следует).
Материал основан на воспоминаниях современников, трудах о жизни и научной деятельности Николая Лобачевского, авторы: А.В.Васильев, В.В.Вишневский, В.Ф.Каган, Б.Л.Лаптев.
755